Б. Симорра

     Несколько лет назад довелось мне побывать в небольшом французском городке Андай. Городок этот расположен на границе с Испанией, и отделяют его от испанского собрата, города Ирун, лишь два моста: старый, знаменитый мост и новый, построенный не так давно. Такая близость к Испании не проходит даром французскому Андаю: на испанском здесь говорят больше, чем на французском, а песета ходит наравне с франком. По обе стороны границы – страна басков, Французская Баскония и Испанская Баскония, а народ один: одни традиции, нравы, обычаи.
     И в одно сентябрьское воскресенье я попал на традиционный праздник басков, начинающийся в Испании, чтобы потом перебраться по мосту во Францию, в Андай, и продолжаться здесь по всем правилам, как в Испании. Вместе с шумными хороводными баскскими танцами, захватывающей игрой в "пелота", в программу праздника по давней традиции был включен и "фестиваль фламенко". И хотя фламенко – это искусство андалузцев и к баскам прямого отношения не имеет, праздник, на котором я присутствовал во французском городе Андай, был исконно испанским праздником. А какой же испанский праздник без фламенко?

     "Фламенко"! Это красивое, звучное, какое-то гибко извивающееся слово можно встретить на афишах многих стран мира: в Москве и Париже, Лондоне и Нью-Йорке, Мадриде и Токио. Испания, реально увиденная или представленная в воображении, немыслима без фламенко так же, как Париж без Нотр-Дам или же Рим без Колизея. Но фламенко не историческая достопримечательность, это древнее и вечно молодое искусство Ан-далузии, одной из самых прекрасных дочерей Испании.
     Вся Андалузия, от Хаэна до Альмерии, точно обезумев от страсти, поет и поет пронизывающие, словно кинжал, тревожные напевы фламенко. В Севилье, когда красное солнце медленно садится за горизонт и чудесный вечер приходит на смену дню, в наступающей темноте вдруг словно вспыхивают куплеты фламенко, и так интимно они соединяются с сумерками, что образуют какое-то необыкновенное "звучащее сияние", сначала заполняющее все вокруг, а потом неожиданно исчезающее. А когда наступает ночь, и просыпается гигантская луна, песня рождается снова. И звучат протяжные напевы фламенко, точно плач умирающего дня в пылающем зареве вечера:

     До сих пор почти неразгаданную загадку таит в себе слово "фламенко". Вокруг него выстроено много гипотез, но ни одна из них пока не отличается исчерпывающей достоверностью.
     Предполагают, что слово "фламенко" поначалу носило презрительный оттенок. Дело в том, что во время правления короля Испании Карлоса I на Пиренейский полуостров переселились многие знатные фламандцы (по-испански "фламенки"), которые очень быстро заняли лучшие государственные должности, что вызывало в народе ненависть и презрительное к ним отношение. Одновременно многие цыганские племена, изгнанные из центра и Севера Европы, стали переселяться в Испанию. Испанцы считали, что цыгане симпатизировали фламенкам, и, кроме того, они ведь тоже были людьми оттуда, из Центральной Европы, поэтому испанцы стали называть цыган также презрительно - "фламенко". Вскоре все, что у местного населения в отношении чужеземцев вызывало удивление, недоверие, презрение, испанцы стали связывать с фламенками, а слово "фламенко" превратилось почти в жаргонное прозвище: "Ты посмотри на этого "фламенко"! "Ишь ты, умник какой, этот фламенко", "Хитер, как фламенко".
     Цыгане, ставшие лучшими исполнителями андалузских песен и танцев, собирались у костра и устраивали вечеринки с танцами и песнями, а местные жители, уже восхищенные и удивленные, восклицали: "Смотрите, что вытворяют эти фламенки!", "Ну и фламенки!"
     Так постепенно слово привилось именно к исполнителям, а потом стало олицетворять все андалузское искусство, которое так и назвалось: "фламенко".
     Другие считают, что певцов и танцоров называли "фламенко" потому, что их песни и танцы имели живость и извивающийся рисунок, наводивший на сравнение с огнем (по-латыни огонь – фламма, отсюда – фламенко).
     И еще одно предположение, которое также имеет право на существование. Название "фламенко" произошло от манеры одеваться: обтягивающий пояс, стройный силуэт, подчеркивающий длинные ноги и тонкую талию танцоров, делали их похожими на длинноногую птицу, которая так и называется "фламенко" (по-русски – фламинго).
     В музыкальном прошлом Испании, а особенно в таком ярком феномене, как фламенко, можно найти множество влияний, прямых или косвенных, связанных с образом жизни и традициями тех народов, которые населяли в свое время Испанию.
     Прежде всего – влияние арабского искусства. В самом деле, извилистый ритм музыки, неторопливые смены голоса, протяжные и причудливые переливы, меланхолическая монотонность очень схожи с мусульманским музыкальным искусством эпохи упадка. Испанский писатель Клементе Симорра, большой знаток фламенко, пишет: "В мавританских песнях, сохранившихся в Гранаде еще со времен свержения мусульманского владычества, существуют вариации одного из основных ритмов, которые называются "самаа" и имеют тот же самобытный характер и стиль, что и фламенко, и ту же схожесть в интонациях. Другим подтверждением служит поразительная сохранность куплетов и музыки на протяжении веков, в то время как ни одно слово и ни одна нота не были записаны".
     В качестве примера можно привести классический танец и напев фламенко – самбра –, имеющий чисто арабское название: "самбра" – это самра, мавританская флейта, и танец с выкриками, который танцуют мавры.
     Специалисты по фламенко находят много общего в песнях фламенко и в тех религиозных песнопениях, которые пели испанские евреи в синагогах и на больших праздниках.
     И, наконец, бесспорное и огромное влияние на все андалузское искусство оказали испанские цыгане. Вот один из куплетов, который пелся еще в очень далекой древности на языке синкале (цыганский язык):

    В предисловии к "Антологии песен фламенко", опубликованной в Париже, говорится: "На грани крика, на грани стона, подлинно народные андалузские напевы представляют собой самое глубокое выражение горестей и печалей и таят в себе нескончаемые поэтические возможности".
    Чтобы понять напевы фламенко, или, как их еще называют в Андалузии, канте хондо (песни хондо), нужно прежде всего понять характер и душу андалузца, традиции жизни которого берут начало в глубокой древности и почти не меняются во времени. У каждого народа есть свои песни, раскрывающие его жизнь, характер, думы. Андалузский характер, невероятно страстный и чувствительный, думается, не мог бы найти более точного самовыражения ни в каких других песнях, кроме как в канте хондо. В них поется обо всем, что составляет жизнь андалузца: о любви и труде, верности и измене, грусти и страдании, об одиночестве. В них андалузец раскрывает душу, страдает и отчаивается, радуется и смеется:

     Севильяна может быть и сатирическим куплетом. Так, во время войны с Наполеоном в 1808 году в народе пели:

     Во время гражданской войны в Испании в 1936 году в Мадриде пели этот же куплет, заменив в нем "фанфароны" на "самолеты" и "гадитанки" на "мадриленьяс" (женщины Мадрида).
     Напевы канте хондо, как правило, поются под аккомпанемент гитары и сопровождаются танцем. Но нередко песня и гитара аккомпанируют танцу. Часто канте хондо, танцы фламенко и гитара фламенко существуют самостоятельно, независимо друг от друга. Известны прекрасные солисты: певцы, танцоры и гитаристы. Это одна из отличительных особенностей искусства фламенко – его обратимость и своеобразная универсальность.
     Как песни, так и танцы, и музыка фламенко в зависимости от вариации основной темы имеют самостоятельные формы, каждая из которых получила свое собственное название и свой общий музыкальный, вокальный и танцевальный рисунок. Но внутри этого рисунка каждый исполнитель импровизирует и создает присущую только его "почерку" композицию. В названиях этих форм находит отражение либо местность в Андалузии, где родилась данная песня или танец, либо ярко выраженный признак профессии, либо форма исполнения куплетов.
     Малагенья (песня, родившаяся в Малаге) -обычно короткая, сентиментальная. Как говорят ее приверженцы, малагенью не поют, а плачут, потому что это стон, вырывающийся из души исполнителя. Малагенья имеет нескончаемое количество вариаций и разновидностей; можно сказать, что их столько, сколько певцов. Но самым выдающимся и знаменитым исполнителем малагеньи был Хуан Брева. Малагенья является королевой фламенко.
     Севильянас – песня, которая родилась в Севилье.
     Гранадина – песня, являющаяся вариацией малагеньи, родилась в Гранаде.
     Мурсиана также является вариацией малагеньи, родилась в Мурсии, отличается грустью и продолжительностью исполнения.
     Солеарес (от соледад – "одиночество") – песня грустная, что видно из названия. "Солеа" является корнем всех напевов фламенко, ее куплеты в две или три строки заключают в себе всю нежность, жизнерадостность, драматизм и мудрость андалузского народа.
     Мартинете ( от мартилио – "молот"), то есть песня кузнеца.
     Серрана (от сиерра – "гора"), песня горцев.
     Часто название песенных форм включает в себя имя выдающегося исполнителя: фанданго Хуан Брева (фанданго – самая старинная форма фламенко, Хуан Брева – знаменитый певец фламенко); караколес Чакон (караколес – форма, изобретенная знаменитым исполнителем песен фламенко Антонио Чаконом); петенера (вариация малагеньи, получившая название по имени известной певицы Петенеры).
     Сапатеадо (от испанского "сапато" – "ботинок") – танец, несколько похожий на чечетку. Сначала неторопливый перестук каблуков, точно колес набирающего ход поезда. Скорость возрастает, частота перестука каблуков тоже. Все быстрее и быстрее. Такое впечатление, будто у танцора не две, а четыре... несколько ног, и он с головокружительной быстротой бежит куда-то.
     Существует еще много форм, в названиях которых нет таких прямых ассоциаций. Вот некоторые из них: сегерилья (или сегедилья) – песня цыган, имеет очень много общего с арабскими напевами, с нее, как правило, начинается любой праздник фламенко; фаррука – песня мужества и храбрости; тарантас и картахенерас – песни шахтеров; канья – легкая, тонкая импровизация.

     Музыка, танец или песня фламенко рождаются стихийно, во время исполнения, в эту минуту и в это мгновение. Фламенко – это чистая импровизация. Одну и ту же сегерилью, фанданго или солеарес исполнитель каждый раз творит по-новому, в зависимости от того душевного, эмоционального состояния, в котором он находится. Поэтому исполнитель фламенко выступает и в роли создателя музыкальной, вокальной или танцевальной композиции. Заранее известны только отдельные элементы, "кирпичики": аккорды гитары, танцевальные фигуры, вокальные приемы – чисто технические моменты. Но рождение, создание композиции, той удивительной гармонии мастерства и душевного настроя происходит всегда у вас на глазах, будь то на концертной эстраде или где-нибудь в андалузской деревеньке.
     Вот типичная для Испании картинка. Собираются несколько человек; они о чем-то шумно спорят, кто-то берет гитару. Раздается несколько аккордов, все расходятся, образуя круг. К гитаристу подходит тот, кто сегодня будет петь куплеты, в круг выходит танцор или танцовщица... Призывный аккорд гитары... и наступающую тишину разрывает крик, молящий и отчаянный:

     Затем проход танцора в перестуке каблуков. Потом новый куплет и снова танец. И наконец, вместе: гитара, песня, танец... Время от времени раздаются ритмичные хлопки в ладоши и возгласы: "Оле!" – это зрители принимают участие в стихийном представлении, подбадривая, воодушевляя танцоров и певцов. А куплеты все звучат и звучат, подобно цветку, распускаются звуками, то взлетают, извиваясь, то падают, кружась.
     Канте хондо. Его можно сравнить с причудливой фигурой. Это манера петь протяжно, узорчато, извилисто, бесконечными спиральными кругами, образующими удивительно гармоничный лабиринт, полный неожиданных поворотов и разветвлений. Певец не просто запевает куплет и ведет его, он отрывает от себя каждое слово, каждый звук с таким глубоким внутренним напряжением, будто отрывает частичку своего существа, частичку своей плоти.
     То же можно сказать и о танцах фламенко: от грациозной и женственной сегедильи до спокойного мирабас и торжественного фанданго, сохранившего много от восточных ритуальных танцев. Танцор встряхивает все тело, как будто хочет освободиться от него, будто страстно желает покинуть плоть и превратиться в дух. Иногда кажется, что исполнитель чувствует канте хондо и танец фламенко как какую-то реальную силу, которая словно давит на него и от которой ему совершенно необходимо освободиться, чтобы почувствовать себя спокойным и свободным.

     На одной из площадей Рима, рядом со стоянкой больших туристских автобусов, приютилась еще одна, очень экзотическая стоянка старых экипажей, с упряжкой, извозчиком – словом, все как положено. Несравненное удовольствие медленно и спокойно среди шныряющих взад и вперед "фиатов" и городских автобусов прокатиться по Риму в таком экипаже. Город видится лучше, более живым, чем из окна экскурсионного автобуса – если хочется ощутить дыхание города, его жизнь, нужно побродить по нему или же прокатиться в экипаже. И вот в один из августовских дней я и еще двое знакомых туристов взяли экипаж и "окунулись" в Вечный город. И вдруг под размеренный цокот копыт наш кучер запел:

     Было настолько неожиданным здесь, в Риме, в старинном экипаже, на фоне проплывавшего мимо Колизея услышать фламенко, что я не удержался и спросил по-испански извозчика, где он выучил этот куплет. Он неторопливо подхлестнул лошадь и ответил: "А что, сеньор? Что-нибудь нехорошее в этих куплетах?" – "Да нет! – сказал я. – Наоборот. Очень красивые стихи. Кто вас им научил?" – "Никто. Я прочел в одной книге, а так как у меня есть дуэнде... "
     В Андалузии "дуэнде" называют трепет удовольствия, сладостную боль, ощущаемые теми, кто танцует, или поет, или же делает что-либо, вкладывая в это душу. Дуэнде в канте хондо и танцах фламенко – это такое нервное возбуждение, от которого певец или танцор чувствует себя освободившимся только тогда, когда споет или станцует, когда разрядится его страстная душа.
     Кучер оказался андалузцем, испанцем-эмигрантом. Я попросил его рассказать, что он понимает под дуэнде. И получил ответ:
     "Дуэнде – это когда все твое тело одно только сердце. Нет ничего больше. Ни тела, ни костей – ничего, только твое сердце, которое стонет и стонет, и стонет... Мои друзья говорят, что, когда я пою, во мне есть зернышко дуэнде. Ну вот, чтобы вы поняли яснее: когда я пою с дуэнде, то это все равно как если бы я был одновременно и молот, и железо, и наковальня. Я чувствую удары и огонь. Я становлюсь весь красный, и с каждым разом удары молота проникают в меня все глубже и глубже".
     Так образно объяснил мне кучер-испанец, что такое дуэнде.
     – А знаете ли вы имя поэта, чью солеа только что пели? – спросил я.
     – Не помню... Но слышал, что он, кажется, тоже живет здесь, в Риме. Может быть, вы случайно знаете?
     – Знаю! Читал много его стихов. Человек, написавший эти строки, замечательный поэт. Зовут его Рафаэль Альберти.
     Еще один эмигрант. Еще один испанец с дуэнде. Сколько их разбросано по всему миру? Но где бы ни был испанец, он не расстается со своим языком, своей культурой. Поэтому, кучер в Риме пел именно фламенко...
     В этой самобытности испанского характера, возможно, и кроется объяснение того, как сохранилось и дошло до наших дней древнее народное искусство фламенко, его напевы, танцы, ритмы.

     Имя Мануэля де Фальи так же тесно связано с андалузским искусством, как и имя Федерико Гарсия Лорки, великого поэта андалузского народа. Мануэль де Фалья был большим знатоком и популяризатором фламенко. Ему принадлежит музыка, написанная по народным андалузским мотивам к известному балету "Колдовская любовь", рассказывающему о жизни андалузских цыган. Испанский художественный фильм под таким же названием демонстрировался на одном из московских кинофестивалей и хорошо известен советскому зрителю.
     Бережно относился де Фалья к искусству его родной Андалузии. Поскольку ни канте хондо, ни музыка фламенко никогда не записывались, де Фалья опасался, что со временем, со смертью мастеров-исполнителей его поколения, придет в упадок это древнее искусство (в то время только начиналась запись на грампластинки, а магнитофоны еще не появились). И у де Фальи родилась идея организовать в Гранаде, где он жил, конкурс канте хондо с целью его популяризации. Идея сразу же получила поддержку Гарсиа Лорки, который старался всячески помочь ее осуществлению. Со времени этого конкурса, быть может, и родилась у поэта идея создания ныне бессмертного "Цыганского романсеро" – книги, вошедшей в сокровищницу не только испанской, но и мировой поэзии. Этот конкурс очень ярко описывает известный испанский писатель Хосе Мора Гарнидо в своей книге "Федерико Гарсиа Лорка и его мир":
     "Два незабываемых вечера подряд площадь Альхибес в Аламбре, украшенная и оформленная группой художников под руководством Игнасио Зулоаги, и окружавшие площадь дома освещались красными бенгальскими огнями, окутывавшими своими отблесками четырехугольники трибун, на которых собралось множество людей, внимательно и проникновенно слушавших певцов, выступавших на сцене под аккомпанемент своих гитаристов.
     Жюри во главе с де Фальей, в котором в качестве "эксперта" был представлен знаменитый Антонио Чакон, вело это представление. Целью его было "квалифицировать" исполнителей. Отбор представленных песен и "квалификация" народных исполнителей, участвовавших в конкурсе, происходили с величайшей справедливостью. Там познакомился Федерико с Мануэлем Торресом, знаменитым сегерильеро (исполнитель сегерильи), великим андалузским артистом, человеком большой культуры, интуитивно чувствовавшим магическую силу "черных звуков", живым представителем этой власти чувства и экспрессии, которая захватывает с головы до ног, власти, которая называется дуэнде.
     Там же мы встретились с некогда известным Бермудесом, старым и нищим, как Лазарь, исполнителем канте хондо, который отошел от общества и превратился почти в музейный экспонат, потому что его песен уже не понимали. Он пришел пешком из самой Севильи в надежде, что найдет тех, кто его снова будет слушать. Семидесятилетний старик, слепнущий, ходячая мумия андалузских таверн, но все еще с громким голосом и глубоким чутьем настоящего певца.
     Когда настала его очередь петь, в теплый вечерний воздух взметнулась серрана, торжественная и протяжная, точно из какого-то древнего обряда, и произведенный эффект был ошеломляющим:

     Услышав это, дон Антонио Чакон, великий маэстро канте хондо, замер от изумления и потом воскликнул:
     "Господи! Какое чудо я слышу!"

¹ Так испанцы называли французов
² Женщины Кадиса    (назад)

«ГИТАРИСТ» № 2, 1993